![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
firecutter
Давненько я не умничал делился впечатлениями о прочитанном. Рубрика «чукча читатель» совсем завяла. Полью-ка я её свеженьким:)
«Обращение в слух» Антона Понизовского. Друг![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
esdra назвал эту книгу возрождением русского классического романа и, понятно, после такой характеристики я просто не имел права её проигнорировать. И не пожалел. Поэтому хоть всё дальнейшее, что я напишу об этой книге, будет отдавать иронией, но ирония эта добрая, и я даже думаю, автор её и предполагал в целевой аудитории.
Итак, первое — я, пожалуй, не определил бы жанр этой книги столь однозначно, хотя кровное родство с русским классическим романом здесь очевидно. Как известно, основной признак РКР это кроющаяся под тонкой тканью сюжета мощная подкладка символического смысла. В данном случае ткань сюжета даже не тонкая, а я бы сказал — утончённая, потому что интрига романа не в действиях героев (действия там почти никакого нет), а в психологическом напряжении между ними. Символизм подкладки же, напротив, настолько насыщен, что иногда я даже думал, что вижу в нём то, чего на самом деле нет. Даже название-омоним символично: звучит как обращённая речь, а читается как внимание — совершенно противоположные вещи. Гениальное название, особенно если учесть, что в книге рассматриваются, в числе прочих, и отношения человека с Богом. От декларирования желаний в ультимативной форме до коленопреклонённого молчаливого внимания.
Второй признак РКР (впрочем, неочевидный) — место действия. Нет, на самом деле о Швейцарии в русских романах не так уж и много писали, в основном упоминали. Но вот в Швейцарии — да, писали. И здесь Понизовский помещает читателя в атмосферу даже не самого РКР, а самой комнаты писателя-классика с видом на старушку Юнгфрау, который просто генетически у каждого русского интеллигента должен будить ностальгию. Так что здесь автор тоже попал в яблочко. «Впрочем, — дипломатично оговорился Федя, — где, кроме Швейцарии, могут сойтись любители Достоевского?..»
Да-да, этот роман немножко о Достоевском. Фёдор Михайлович хоть и не является заявленным действующим лицом, но действует как-бы из-за кулис, направляя мысли героев и вызывая их на полемику. И это тоже символично. Я бы даже сказал, здесь, как и в названии романа, символы закольцовываются: с одной стороны, «где, кроме Швейцарии», а с другой — «кто, кроме любителей Достоевского». Одно без другого существовать не может, как бы мы ни ассоциировали современную Швейцарию с местом отдыха бывших лидеров криминала а нынешних лидеров бизнеса. Для человека, влюблённого в русскую классику Швейцария это прежде всего Достоевский. Или Набоков. Но если б Набоков — роман был бы совершенно другим. Поэтому — Достоевский.
Но двинемся дальше по символам. Герои. Их четверо, и каждый — знаковый.
Первый — Фёдор, аспирант Universite de Fribourg, специализирующийся на (прости Господи) компаративной культурологии (кто знает, что это такое? Я не знаю, я даже слова эти скопипастил из текста романа). Ему лет двадцать пять, из них семь последних он живёт в Швейцарии, учится и работает в университете, думает по-французски, а до этого он учился в Москве в закрытом лицее-пансионе. Сын богатого отца, пожелавшего, чтобы он «вышел в люди» и сделавшего всё для этого. Первое, что приходит в голову при взгляде на такого человека — цитата «узок круг этих людей, страшно далеки они от народа». От народа он действительно далёк, как никто. В отеле с видом на Юнгфрау он, кстати, не отдыхает, а работает: переводит для своего профессора интервью, взятые у людей из российской глубинки для этнографических исследований. Переводить ему непросто: он не понимает смысла многих слов и выражений. Об этих интервью скажу потом — они тоже символичны. Итак — перед нами портрет нового российского интеллигента, имеющего западное образование, но знающего русские традиции, своего рода идеального интеллигента, настолько идеального, что с ним России и нужно бы связать свою судьбу, потому что даже имя его — Фёдор — дар Божий, а ничто, кроме Божьего дара Россию уже не спасёт. А ему, со своей стороны, оторванность от неприглядных российских реалий создаёт иллюзию беспристрастности и помогает эту самую Россию любить невзирая на ещё лермонтовскую немытость. Как-то так.
Герой номер два. Ещё более яркий образ. Дмитрий Всеволодович Белявский, бизнесмен, обеспеченный человек. Собственно, можно не расшифровывать, но сделаю это просто ради удовольствия, настолько яркий персонаж и такая удачная авторская находка. Всё понятно уже по фамилии. С одной стороны намёк на всенародно любимого актёра, хоть и со слегка отрицательной харизмой, но обаятельного, энергичного и оптимистичного. С другой стороны опять же намёк на безродный космополитизм (фамилия, однако!) и на извечную проблему русского антисемитизма: евреев как нацию мы ненавидим, но каждого отдельно взятого еврея будем любить, потому что не любить умного, талантливого и симпатичного человека невозможно. Ксенофобия на самом деле не самая российская черта (хотя она, конечно, есть, да). Особенно если он не дурак выпить. В общем, в персонаже собрались все качества тех людей, которые сейчас определяют жизнь России — того самого «среднего класса», который то душат, то возрождают, а он лавирует, прячется, рискует, но живёт и даже умудряется отдыхать с женой в Швейцарии. Двигатель прогресса, мозг России, умный, знающий, имеющий убеждения и мнения, энергичный. Но от народа, как ни странно, тоже страшно (хоть и неочевидно) далёкий. То есть все реалии из интервью ему знакомы, он среди них вырос и оценивает их не как сочувствующий интеллигент, а как непосредственный участник, но он из кожи вон вылез, чтобы от них отделиться и выползти куда-нибудь поближе к Швейцарии. Потому как реалии эти для него вечны, это устои Российские, наряду с «православием-самодержавием-народностью». Родители Фёдора, судя по всему, принадлежат к тому же классу, что тоже символично. Их мечта — оказаться в Европе — воплотилась в детях, которые должны вернуться в Россию и преобразовать её. Только Д.В.Белявский принадлежит к тому многочисленному обществу, которое в преобразования не верит. Идеологический антипод Фёдора. Кстати, Дмитрий — не отсыл ли это к Димитрию-меднику из Деян.19? С христианством у Белявского натянутые отношения, ему зарабатывать на жизнь нужно, а не о душе думать.
Номер три. Жена Белявского Анна. «Паучиха». Фигура двойственная, но тоже донельзя символичная в своей реальности. Во-первых, это женщина из народа, русская, прошедшая через многое и выбравшая для себя судьбу быть рядом с вот таким Белявским. В чём двойственность? С одной стороны она от него зависит, потому что тоже поставила себе задачей выползти из грязи. С другой стороны жизнь, которую смог предложить ей он, её тоже вряд ли удовлетворяет. Нет, есть и третья сторона: она его искренне любит. Временами ненавидит за мужскую невнимательность, слабость и неверность, но всё-таки любит. Ненавидит жизнь с ним, но не может уйти, даже просто изменить. Это всё то лучшее природное, что есть в народе — терпение, настойчивость, мудрое умение прощать (бывает и немудрое, но тут именно мудрое), верность. Ей нравятся настроения идеально любящего Россию Фёдора, но она верна своему Дмитрию, идеально к России равнодушному. Потому что верна.
И наконец номер четыре. Девушка Лёля. Тёмная лошадка. Даже имя её настоящее неизвестно — Лёля может означать всё, что угодно. Молодая, спортивная, молчаливая. Говорит редко и не поймёшь, то ли невпопад, то ли с каким-то высшим, не всем доступным, смыслом. Энигма, как окрестил её Белявский. И хоть она почти всё время молчит и ровно ничего не делает, именно она является центром напряжённости в этой четвёрке. Формально она стоит между двумя половозрелыми самцами, один из которых тут вместе со своей самкой. Но фактически борьба идёт именно на идеологически-идеалистическом фронте. Поначалу кажется, что её присутствие служит катализатором споров между мужчинами. Потом читатель понимает, что это не просто споры, а борьба за право обладания. Обладания чем? Энигмой. А что у нас энигма в компаративной культурологии и этнографии? Правильно, загадочная русская душа! И опять-таки абсолютное попадание автором в болезненную точку нашей российской компаративной культурологии: она (душа) загадочна не сама по себе, а потому что компаративные культурологи со стороны интеллигенции стесняются задать ей вопросы, а со стороны буржуазии задают, но не те и не с теми целями.
Да, безусловно мы имеем дело с русским классическим романом, потому что в нём препарируется загадочная русская душа и ищутся пути подхода к ней, приручения её. Но это ещё не всё.
Обещал сказать об интервью. Они тоже символичны. Истории простых людей из российской глубинки, настоящая этнография — они рассказывают о себе, о том, как родились, жили, работали и оказались здесь. Мне более всего интересно это «здесь», потому что совершенно случайно я смог вычислить то место российской глубинки, в котором эти интервью были взяты. Скорее всего это тоже символ и несомненная авторская находка, потому что место это — город Одинцово Московской области. Я просто немножко знаком с топонимикой той местности (приходилось там бывать лет 25 назад), а то бы упустил. Остаётся только гадать, расчитывал ли автор на то, что его будут читать такие географически подкованные товарищи, как я, или это получилось случайно, но символ уж больно хорош — просто встать и снять шляпу. Город Одинцово, в общем пролетарский, находится как раз немного юго-восточнее мест, известных в народе под именем Рублёвки (собственно, они прямо за границей города и начинаются) и немного северо-западнее места чуть менее известного, но не менее символичного — посёлка Переделкино, убежища старой русской интеллигенции. И аэропорта Внуково, международного, кстати. Аккурат наши женщины между нашими мужчинами, хоть картину пиши! Нет, автор всё-таки это нарочно придумал, само так не могло получиться. И до кучи ещё один секрет расскажу: интервью были взяты не только у русских по национальности.
Ну вот теперь вы всё знаете. Сюжет незамысловат: четыре русских человека в почти замкнутом пространстве (Фёдор там работает, а остальные были на отдыхе, но не смогли вовремя вернуться из-за извержения вулкана в марте 2010г) активно и увлечённо говорят о России и попутно вяло выясняют отношения. Думаю, при таком раскладе символики, понятно, что Белявские уедут в Россию, как только предоставится возможность, а Лёля останется с Фёдором, потому что на самом деле в него влюблена (а он, дурак-интеллигент, этого не видел). Для русского романа, в котором обязательно должна присутствовать драма и душевный надлом, жидковато. Тем более при таких героях и прочих символах.
Но не спешите разочаровываться. Я не зря предупреждал о том, что ирония моя на самом деле не едкая, а добрая. Потому что недаром роман называется именно так, как называется. Роман-то на поверку вовсе не о том, кто нравится молодым загадочным девушкам, а кому верны прожжёные тётки, и не о том, что Россию спасёт новая интеллигенция, страшно далёкая и от народа, и от породившей её буржуазии, и не о том, что любить Россию лучше всего глядя на то, как закат окрашивает склоны Юнгфрау. Даже не о истоках гениальности Достоевского. И символы все, возможно, я сам выдумал свом больным воображением, а автор просто писал по наитию, как Бог на душу положит. Роман — о попытке из внутренней грязи выглянуть наружу и увидеть Бога, создавшего нас по Своему образу и подобию. О том, что без этой попытки невозможно ничто в жизни, и дело не в том, какова природа разврата у народа русского, а какова у остальных народов, а в том, что от разврата нужно бежать в любом случае. И о том, что как это сделать, знает только Бог, а значит бежать нужно к Нему и слушать Его. И не просто слушать, а именно — обращаться в слух, внимать всем существом. Не надо ничего Ему говорить: многословие и громогласие — удел язычников и успешных буржуа, которые думают, что будут услышаны и отмечены. Благо для человека — благоговейное молчание и внимание Богу. Братья-сёстры-христиане, если вы с этим согласны — вас чтение этого романа не разочарует, вы найдёте в нём не только символы и образы, но и пищу для размышления о Боге, жертве Христа и вечности, потому что все рассуждения героев сводятся к этому. Весь роман — попытка честного ответа на вопрос «что делать?» Попытка очень достойная и красивая. И нарочитая выпуклость образов здесь сама по себе — хороший авторский ход, позволяющая читателю абстрагироваться от личностей героев и взглянуть на самого себя: а что делать мне? Обратиться в слух — мне кажется, это правильный ответ.
«Обращение в слух» Антона Понизовского. Друг
esdra назвал эту книгу возрождением русского классического романа и, понятно, после такой характеристики я просто не имел права её проигнорировать. И не пожалел. Поэтому хоть всё дальнейшее, что я напишу об этой книге, будет отдавать иронией, но ирония эта добрая, и я даже думаю, автор её и предполагал в целевой аудитории.Итак, первое — я, пожалуй, не определил бы жанр этой книги столь однозначно, хотя кровное родство с русским классическим романом здесь очевидно. Как известно, основной признак РКР это кроющаяся под тонкой тканью сюжета мощная подкладка символического смысла. В данном случае ткань сюжета даже не тонкая, а я бы сказал — утончённая, потому что интрига романа не в действиях героев (действия там почти никакого нет), а в психологическом напряжении между ними. Символизм подкладки же, напротив, настолько насыщен, что иногда я даже думал, что вижу в нём то, чего на самом деле нет. Даже название-омоним символично: звучит как обращённая речь, а читается как внимание — совершенно противоположные вещи. Гениальное название, особенно если учесть, что в книге рассматриваются, в числе прочих, и отношения человека с Богом. От декларирования желаний в ультимативной форме до коленопреклонённого молчаливого внимания.
Второй признак РКР (впрочем, неочевидный) — место действия. Нет, на самом деле о Швейцарии в русских романах не так уж и много писали, в основном упоминали. Но вот в Швейцарии — да, писали. И здесь Понизовский помещает читателя в атмосферу даже не самого РКР, а самой комнаты писателя-классика с видом на старушку Юнгфрау, который просто генетически у каждого русского интеллигента должен будить ностальгию. Так что здесь автор тоже попал в яблочко. «Впрочем, — дипломатично оговорился Федя, — где, кроме Швейцарии, могут сойтись любители Достоевского?..»
Да-да, этот роман немножко о Достоевском. Фёдор Михайлович хоть и не является заявленным действующим лицом, но действует как-бы из-за кулис, направляя мысли героев и вызывая их на полемику. И это тоже символично. Я бы даже сказал, здесь, как и в названии романа, символы закольцовываются: с одной стороны, «где, кроме Швейцарии», а с другой — «кто, кроме любителей Достоевского». Одно без другого существовать не может, как бы мы ни ассоциировали современную Швейцарию с местом отдыха бывших лидеров криминала а нынешних лидеров бизнеса. Для человека, влюблённого в русскую классику Швейцария это прежде всего Достоевский. Или Набоков. Но если б Набоков — роман был бы совершенно другим. Поэтому — Достоевский.
Но двинемся дальше по символам. Герои. Их четверо, и каждый — знаковый.
Первый — Фёдор, аспирант Universite de Fribourg, специализирующийся на (прости Господи) компаративной культурологии (кто знает, что это такое? Я не знаю, я даже слова эти скопипастил из текста романа). Ему лет двадцать пять, из них семь последних он живёт в Швейцарии, учится и работает в университете, думает по-французски, а до этого он учился в Москве в закрытом лицее-пансионе. Сын богатого отца, пожелавшего, чтобы он «вышел в люди» и сделавшего всё для этого. Первое, что приходит в голову при взгляде на такого человека — цитата «узок круг этих людей, страшно далеки они от народа». От народа он действительно далёк, как никто. В отеле с видом на Юнгфрау он, кстати, не отдыхает, а работает: переводит для своего профессора интервью, взятые у людей из российской глубинки для этнографических исследований. Переводить ему непросто: он не понимает смысла многих слов и выражений. Об этих интервью скажу потом — они тоже символичны. Итак — перед нами портрет нового российского интеллигента, имеющего западное образование, но знающего русские традиции, своего рода идеального интеллигента, настолько идеального, что с ним России и нужно бы связать свою судьбу, потому что даже имя его — Фёдор — дар Божий, а ничто, кроме Божьего дара Россию уже не спасёт. А ему, со своей стороны, оторванность от неприглядных российских реалий создаёт иллюзию беспристрастности и помогает эту самую Россию любить невзирая на ещё лермонтовскую немытость. Как-то так.
Герой номер два. Ещё более яркий образ. Дмитрий Всеволодович Белявский, бизнесмен, обеспеченный человек. Собственно, можно не расшифровывать, но сделаю это просто ради удовольствия, настолько яркий персонаж и такая удачная авторская находка. Всё понятно уже по фамилии. С одной стороны намёк на всенародно любимого актёра, хоть и со слегка отрицательной харизмой, но обаятельного, энергичного и оптимистичного. С другой стороны опять же намёк на безродный космополитизм (фамилия, однако!) и на извечную проблему русского антисемитизма: евреев как нацию мы ненавидим, но каждого отдельно взятого еврея будем любить, потому что не любить умного, талантливого и симпатичного человека невозможно. Ксенофобия на самом деле не самая российская черта (хотя она, конечно, есть, да). Особенно если он не дурак выпить. В общем, в персонаже собрались все качества тех людей, которые сейчас определяют жизнь России — того самого «среднего класса», который то душат, то возрождают, а он лавирует, прячется, рискует, но живёт и даже умудряется отдыхать с женой в Швейцарии. Двигатель прогресса, мозг России, умный, знающий, имеющий убеждения и мнения, энергичный. Но от народа, как ни странно, тоже страшно (хоть и неочевидно) далёкий. То есть все реалии из интервью ему знакомы, он среди них вырос и оценивает их не как сочувствующий интеллигент, а как непосредственный участник, но он из кожи вон вылез, чтобы от них отделиться и выползти куда-нибудь поближе к Швейцарии. Потому как реалии эти для него вечны, это устои Российские, наряду с «православием-самодержавием-народностью». Родители Фёдора, судя по всему, принадлежат к тому же классу, что тоже символично. Их мечта — оказаться в Европе — воплотилась в детях, которые должны вернуться в Россию и преобразовать её. Только Д.В.Белявский принадлежит к тому многочисленному обществу, которое в преобразования не верит. Идеологический антипод Фёдора. Кстати, Дмитрий — не отсыл ли это к Димитрию-меднику из Деян.19? С христианством у Белявского натянутые отношения, ему зарабатывать на жизнь нужно, а не о душе думать.
Номер три. Жена Белявского Анна. «Паучиха». Фигура двойственная, но тоже донельзя символичная в своей реальности. Во-первых, это женщина из народа, русская, прошедшая через многое и выбравшая для себя судьбу быть рядом с вот таким Белявским. В чём двойственность? С одной стороны она от него зависит, потому что тоже поставила себе задачей выползти из грязи. С другой стороны жизнь, которую смог предложить ей он, её тоже вряд ли удовлетворяет. Нет, есть и третья сторона: она его искренне любит. Временами ненавидит за мужскую невнимательность, слабость и неверность, но всё-таки любит. Ненавидит жизнь с ним, но не может уйти, даже просто изменить. Это всё то лучшее природное, что есть в народе — терпение, настойчивость, мудрое умение прощать (бывает и немудрое, но тут именно мудрое), верность. Ей нравятся настроения идеально любящего Россию Фёдора, но она верна своему Дмитрию, идеально к России равнодушному. Потому что верна.
И наконец номер четыре. Девушка Лёля. Тёмная лошадка. Даже имя её настоящее неизвестно — Лёля может означать всё, что угодно. Молодая, спортивная, молчаливая. Говорит редко и не поймёшь, то ли невпопад, то ли с каким-то высшим, не всем доступным, смыслом. Энигма, как окрестил её Белявский. И хоть она почти всё время молчит и ровно ничего не делает, именно она является центром напряжённости в этой четвёрке. Формально она стоит между двумя половозрелыми самцами, один из которых тут вместе со своей самкой. Но фактически борьба идёт именно на идеологически-идеалистическом фронте. Поначалу кажется, что её присутствие служит катализатором споров между мужчинами. Потом читатель понимает, что это не просто споры, а борьба за право обладания. Обладания чем? Энигмой. А что у нас энигма в компаративной культурологии и этнографии? Правильно, загадочная русская душа! И опять-таки абсолютное попадание автором в болезненную точку нашей российской компаративной культурологии: она (душа) загадочна не сама по себе, а потому что компаративные культурологи со стороны интеллигенции стесняются задать ей вопросы, а со стороны буржуазии задают, но не те и не с теми целями.
Да, безусловно мы имеем дело с русским классическим романом, потому что в нём препарируется загадочная русская душа и ищутся пути подхода к ней, приручения её. Но это ещё не всё.
Обещал сказать об интервью. Они тоже символичны. Истории простых людей из российской глубинки, настоящая этнография — они рассказывают о себе, о том, как родились, жили, работали и оказались здесь. Мне более всего интересно это «здесь», потому что совершенно случайно я смог вычислить то место российской глубинки, в котором эти интервью были взяты. Скорее всего это тоже символ и несомненная авторская находка, потому что место это — город Одинцово Московской области. Я просто немножко знаком с топонимикой той местности (приходилось там бывать лет 25 назад), а то бы упустил. Остаётся только гадать, расчитывал ли автор на то, что его будут читать такие географически подкованные товарищи, как я, или это получилось случайно, но символ уж больно хорош — просто встать и снять шляпу. Город Одинцово, в общем пролетарский, находится как раз немного юго-восточнее мест, известных в народе под именем Рублёвки (собственно, они прямо за границей города и начинаются) и немного северо-западнее места чуть менее известного, но не менее символичного — посёлка Переделкино, убежища старой русской интеллигенции. И аэропорта Внуково, международного, кстати. Аккурат наши женщины между нашими мужчинами, хоть картину пиши! Нет, автор всё-таки это нарочно придумал, само так не могло получиться. И до кучи ещё один секрет расскажу: интервью были взяты не только у русских по национальности.
Ну вот теперь вы всё знаете. Сюжет незамысловат: четыре русских человека в почти замкнутом пространстве (Фёдор там работает, а остальные были на отдыхе, но не смогли вовремя вернуться из-за извержения вулкана в марте 2010г) активно и увлечённо говорят о России и попутно вяло выясняют отношения. Думаю, при таком раскладе символики, понятно, что Белявские уедут в Россию, как только предоставится возможность, а Лёля останется с Фёдором, потому что на самом деле в него влюблена (а он, дурак-интеллигент, этого не видел). Для русского романа, в котором обязательно должна присутствовать драма и душевный надлом, жидковато. Тем более при таких героях и прочих символах.
Но не спешите разочаровываться. Я не зря предупреждал о том, что ирония моя на самом деле не едкая, а добрая. Потому что недаром роман называется именно так, как называется. Роман-то на поверку вовсе не о том, кто нравится молодым загадочным девушкам, а кому верны прожжёные тётки, и не о том, что Россию спасёт новая интеллигенция, страшно далёкая и от народа, и от породившей её буржуазии, и не о том, что любить Россию лучше всего глядя на то, как закат окрашивает склоны Юнгфрау. Даже не о истоках гениальности Достоевского. И символы все, возможно, я сам выдумал свом больным воображением, а автор просто писал по наитию, как Бог на душу положит. Роман — о попытке из внутренней грязи выглянуть наружу и увидеть Бога, создавшего нас по Своему образу и подобию. О том, что без этой попытки невозможно ничто в жизни, и дело не в том, какова природа разврата у народа русского, а какова у остальных народов, а в том, что от разврата нужно бежать в любом случае. И о том, что как это сделать, знает только Бог, а значит бежать нужно к Нему и слушать Его. И не просто слушать, а именно — обращаться в слух, внимать всем существом. Не надо ничего Ему говорить: многословие и громогласие — удел язычников и успешных буржуа, которые думают, что будут услышаны и отмечены. Благо для человека — благоговейное молчание и внимание Богу. Братья-сёстры-христиане, если вы с этим согласны — вас чтение этого романа не разочарует, вы найдёте в нём не только символы и образы, но и пищу для размышления о Боге, жертве Христа и вечности, потому что все рассуждения героев сводятся к этому. Весь роман — попытка честного ответа на вопрос «что делать?» Попытка очень достойная и красивая. И нарочитая выпуклость образов здесь сама по себе — хороший авторский ход, позволяющая читателю абстрагироваться от личностей героев и взглянуть на самого себя: а что делать мне? Обратиться в слух — мне кажется, это правильный ответ.
