Константин Захаров

Говорят, мне удаются диалоги :)


Вышли на балкон.
— Когда я здесь жил, берёза едва доставала до третьего этажа. По утрам солнце лупило, как из пушки. А за двадцать лет вымахала — и неба не видно.
— Сейчас солнце башня загораживает. По утрам вообще темно.
— А это что там в ветвях?
— А, это? Вороны гнездо свили. Лет пять уже.
— Надо же! И ты их не пристрелил?
— А зачем? Они у меня любимые соседи.
— Орут же противно!
— Да как раз именно они не орут. Все вокруг орут: и на улице, и на шестом этаже, и на втором, а эти — молчат. Самые интеллигентные соседи: ни разу за всё время не каркнули. Не мусорят, не гадят. У них даже птенцы молча жрать просят, не пищат. Выглянешь иногда — сидят такие, разинутые варежки в небо таращат, а мамаша кому-то что-то кладёт.
— Глухонемые наверное.
Лёха усмехнулся. Помолчали.
— Ты Раю давно видел? — спросил Толя.
— А ты же ничего не знаешь?
— Откуда?
— Ну не знаю, поинтересовался бы что ли. Двадцать лет прошло, что-то могло и измениться.
— Я знаю, что вы поженились.
— Тётя Вера тебя искать и ждать устала, отписала квартиру нам. Успела перед смертью, в больницу нотариуса вызывали. Только мы с Райкой тогда уже разбежались. Она в Москве в съёмной квартире осталась, а я сюда переехал. Я потом женился, а что с ней было не знаю. Увиделись три месяца назад. Случайно. В больнице. У них на этаже ремонт был, их раскидали по отделениям, она попала в моё. Я её не узнал, она меня окликнула. Чёрная, страшная. Цирроз.
— Пила?
— Да Бог её знает. Не жилец в общем. Ей и говорить уже трудно было, а мне и спрашивать страшно, как можно себя в тридцать восемь до такого довести. Я только сказал, что с квартирой надо что-то решать, мы ж на пару собственники. Тоже, как тогда, нотариуса вызывали, она на меня долю отписывала. В конце концов, я тут тоже не жил почти, только коммуналку платил полностью, её долю, считай, выкупил. Сейчас как раз с четвёртой развёлся, оставил ей всё, думал: вот наконец сделаю ремонт и буду жить один-сам. Надоела эта семейная жизнь. Надо жить для себя, делать, что хочу. Приходить с работы и не ругаться с чумной бабой, а сидеть в тишине. Книжку читать. С вороной разговаривать, она слушает и не каркает в ответ.
— Где её похоронили?
— Не знаю. Она не в мою смену умерла, в морг отправили, я даже интересоваться не стал. Мы чужие люди, давно чужие, с самого начала чужие были. Только не читай мне мораль, ладно? Да, я кругом виноват, я отбил твою девушку, пока ты в армии был, я её не удовлетворил, не удержал, не поднял или что там ещё, я в результате живу в твоей квартире. Я всё равно ничего переделать не могу. Нет, подожди, могу одно.
Алексей встал, вышел в прихожую и чем-то там долго шуршал. Наконец вернулся и положил перед Анатолием на столик связку ключей.
— Это что?
— Это, Толян, ключи от твоей квартиры. Она твоя, мне она досталась, потому что Райка когда-то была твоей девушкой и тётя Вера её любила, а ты, сволочь, пропал где-то. Вот, забирай, что тебе принадлежит.
— Брось, Лёха, ты за столько лет и мою долю выплатил.
— Не надо меня дразнить, Толя. Я четыре квартиры построил, но не забывал, что эта — твоя.
— Я помню, Лёша. Но я всё равно не буду здесь жить. Я не для того сюда ехал.
— А для чего ты сюда ехал?
— Я был уверен, что здесь чужие посторонние люди живут. Просто посмотреть хотел. Где детство прошло. Куда вернуться нельзя. Что-то вроде потерянного рая. Потерянный рай с потерянной Раей.
— Давай выпьем, Толя. У меня хороший вискарь есть.
— Давай.
Алексей сходил на кухню, принёс стаканы, красивые, с толстыми донцами, дорогие наверное. Достал из бара бутылку. Пока он священнодействовал над стаканами, Анатолий озирался, пытаясь вспомнить обстановку двадцатилетней давности. Бара этого тогда точно не было. А шкаф был. И ковёр над кроватью тот же самый. Кровать наверняка другая уже. Лёха хоть и осторожно, но всё-таки постепенно подстраивал жильё под себя. Новый холодильник в прихожей, стиральная машина, сантехника, телевизор, компьютер на столике в углу, бар вот этот.
— Ну, за потеряннй рай? — Лёха произнёс тост вопросительно.
— Я бы предпочёл за возможность вновь обретённого. В старый уже не вернёмся.
— А новый вряд ли будет. Да и если будет, я туда не хочу.
— Почему?
— Скучно там. Все будут смотреть и спрашивать: а что ты, Алексей, хорошего в жизни сделал? Я скажу: а вот жизней с полтысячи может не спас, но поправил хирургией. А они мне: так твои жизни всё равно помрут, а вот Толян исчез, Райка померла, а ты сидишь спокойно, даже не интересуешься, где они сейчас. И жёны твои от тебя ушли. Скучно это — когда тебе постоянно глаза колют.
— Я тоже так думал: лучше в ад, там компания хорошая, будет с кем перетереть за жизнь. Леннон. Хемингуэй, Бернард Шоу, Эйнштейн наконец — за такую компанию не стыдно.
— Тоже да.
— А потом вдруг представил себе: подхожу к двери в ад, а там они все толпой стоят, руками машут, ногами притопывают, в ладоши хлопают: ура! Наконец-то Толян пришёл! Заходи, дорогой, только тебя мы тут и ждали! Смешно стало.
— И захотел в рай, — улыбнулся Алексей.
— Ты всё-таки про Раю узнай. Я хочу на могилу сходить. И к тёте тоже.
— Хорошо. Давай тогда за нашу встречу. За то, что не держим зла. Ты не держишь, а я отпускаю. За тебя, Толя.
— За ворон.