О прочитанном.

Чем хорош фейсбук — располагает к лени, там нельзя писать длинно, это никто читать не будет.
А я настолько обленился, что и там почти ничего не пишу. Но вот решил высказаться.

Цитирую из собственного фейсбука:

О недавно прочитанном. Просто чтоб не забыть, а то люди списки на целый год составляют, а я забываю уже через месяц.

«Человека с яйцом» Данилкина (он, кажется, недавно какую-то премию получил за очередное жизнеописание) грыз долго и трудно, с периодическими потерями желания, а возможно даже и сознания. Может быть от неприязни к персонажам и неприятия их действий, может из-за сложности авторского нарратива. В общем, расстался с этой книгой с удовольствием. И с огромным сочувствием к автору.
И конечно, нужно было сразу на что-то переключиться, а кто может переключить лучше Жауме нашего Кабре? «Голоса Памано», несмотря на ещё большую сложность и многослойность нарратива (можно так сказать?) неожиданно прочитались легко. Может быть потому что как-то удачно вплелись в общую ткань жизни: это такое ощущение, когда написанное в книге чем-то неуловимым перекликается с происходящим в жизни, настолько неуловимым, что живёшь в полном ощущении параллельности собственной жизни сюжету этой книги (ни в коем случае не наоборот!), а сам при этом не можешь провести явно ни одной параллели. Ну вот я тоже учился в школе — единственное, что было явно, всё остальное абсолютно не имеет ко мне никакого отношения. Но главная изюминка книги — стиль Кабре, с его мгновенными и плавными переходами из времени во время, из места в место, то разрывающими, то соединяющими ткань повествования в самых неожиданных (и самых нужных) местах. Книга о прошлом, которое то ли было, то ли не было его, а если и было, то никому не нужно. Ну да, параллель, да. Только гибель главной героини в конце разочаровала: здесь автору изменил его безупречный вкус, конец надо было оставить открытым. Сказал я.

Потом был Генрих Бёлль. Имя, слышанное в далёком детстве по вражескому радио: что-то где-то он сказал или сделал, отчего вдруг перестал быть прогрессивным писателем для советских читателей. Я не стал копаться в воспоминаниях и выяснять, я просто стал читать.

1. «Молчание доктора Мурке». Это название я вычитал (или услышал в одной из радиопередач) у Игоря. Рисовал себе такого молчащего доктора (когда пришли за этими — я молчал, когда за теми — я тоже молчал, теперь пришли за мной...). Оказалось — молчание это фрагменты аудиозаписей, паузы между фразами, вырезаемые для уплотнения хронометража. И ещё — слово «Бог» короче и ёмче любого заменителя.

2. «Женщины у берега Рейна». Написано как пьеса: диалоги и монологи между героями, характеристики которым даны в самом начале (при этом в характеристиках делается акцент на одежде!). О том самом гражданском покаянии, смысл которого неведом отечественным христианам. О том, что в Германии это покаяние было больным и болезненным вопросом само по себе: обществу (нет, людям, общество это какое-то слишком отвлечённое понятие) было стыдно, что покаяния не было (а нашим стыдно, что оно якобы было, хотя на самом деле этот стыд и означает, что у них было, а у нас — нет). И самое главное — невозможность жить без покаяния. Вещь абсолютно бессмысленная для России с её перевёрнутыми представлениями о покаянии и прощении, где покаяние это пьяное битие лбом об пол, а прощение — разрешение продолжать (можем повторить — это очень характерный лозунг). Но именно поэтому полезная для прочтения. Просто чтобы убедиться, что не ты сошёл с ума.

3. «Групповой портрет с дамой». Великолепный образчик настоящего постмодерна: книга-расследование, книга-репортаж. Скучнейшая аннотация (об отношениях германской девушки с русским военнопленным — ну что в этих отношениях может быть интересного?) и потрясающий живой текст, явно скомканный в конце хэппи-эндом. Вот буквально до этого хэппи-энда читал с огромным удовольствием. Эстетическое наслаждение — вот подходящий эпитет.

4. «Дом без хозяина». Просто хорошая книга о послевоенной жизни в Германии, тоже вопросы этики, делающие жизнь то возможной, то невозможной. Вообще у Бёлля именно так: либо жизнь возможна, либо нет, и рассматривается тот вариант в котором нет, и отыскиваются варианты приведения к варианту да, но герои, конечно, обычные люди и видят только нет. Хотя да в принципе возможно и вот-вот случится. Или не случится.

5. «И не сказал ни единого слова». Тоже послевоенная Германия, два неприкаянных человека, муж и жена, которые не любят ни друг дружку, ни самих себя, ни кого-либо ещё, а вокруг праздник обновления, религиозный праздник, странное гротескное торжество. Самое раннее из прочитанного мною, самое традиционное по форме и наверное самое чистое. Ещё не нобелевка, но уже...

А с нового года — «Июнь» Дмитрия Быкова. Мне показалось, что книга хорошая и хоть я наверняка не понял месседжа (а он ведь должен быть, ведь в третьей части явный намёк на месседж, и этот связующий-разъединяющий всё персонаж Лёня-ангел, который, кстати, и не факт, что один и тот же), но проникся, да проникся. Вспомнились «Дети Арбата» написанные непосредственным участником событий, но как-то до того на коленке, что читая страдал не столько от безвкусицы времени, сколько от безвкусицы автора (хотя в этом тоже есть определённая гармония, но вот куда там подевался автор «Кортика» и «Кроша», умеющий рассказывать истории, просто расставлять буквы в правильном порядке?). Не сюжет вспомнился (я накрепко забываю все прочитанные сюжеты, поэтому никак не могу хоть раз соорудить собственный), а вот этот дух, который Рыбакову никак не удался, а Быкову, рождённому через тридцать лет после событий — удался. Удивительно, но даже натуралистические описания совокуплений, которые обычно коробят меня, потому что я ясно вижу, что без них можно обойтись, здесь совершенно в тему, они-то и раскрывают эту атмосферу ужаса, который не снаружи, а внутри. Потому что война — она уже на этом уровне. И поэтому (в числе прочего, конечно) неизбежна.

Сейчас, вот в самый данный момент — «Петровы в гриппе и вокруг него» Алексея Сальникова. Только начал, но уже нравится. Даже хочется чуть-чуть процитировать, но воздержусь (лень). Просто отмечаю факт чтения, чтобы потом или вернуться и рассказать, или просто не забыть об этом факте самому. Кстати, тоже параллель с жизнью — новогодние праздники. В реале я их, правда, проехал уже, но в книжке они — в самый раз.