Просто христианство

Надо будет перечитать Льюиса, скорее всего он об этом тоже сказал, и сказал наверняка лучше, чем это могу сделать я. Но пока не перечитал, всё же запишу вот что:

Вот это вот «мы русские, с нами Бог», или «мы православные, а значит не имеем общения с протестантами», ну или ближайшее мне «мы, баптисты, самые правильные, потому что живём по Писанию, а остальные в той или иной степени язычники» — заявления абсолютно не имеющие ничего общего с христианством. Христианство по самой своей идее исключает какую-либо человеческую правоту. Оно, собственно, и начинается для человека с осознания собственной неправоты, причём неправоты фатальной и всеобъемлющей, настолько, что даже любые победы в любых дискуссиях, любое мастерство, любые добрые побуждения и дела, любая правота земная ничего с этим поделать не могут. Потому что однажды вольно или невольно я запустил механизм собственной смерти. А если и не запустил сам, это обязательно сделал кто-то другой, вовсе, может быть, не желая этого, просто от незнания, чем его слово (или дело) отзовётся. В общем, я неправ и ничего не могу с этим поделать. И тогда я иду к Богу и говорю Ему: «Бог, я неправ, вот.» Бог говорит в ответ: «Хорошо». Я говорю: «Плохо». Я говорю: «Сделай что-нибудь с этим, а то жить так невозможно, неправота давит сильнее, чем атмосферный столб». Бог снова говорит: «Хорошо». И я могу понимать это по-разному. Могу сказать, что это меня оправдывает, и я теперь живу по-другому, а если не по-другому в чём-то, то это видимость, ведь я оправдан, а значит служу Богу, и Он мне простит всё. А могу сказать, что Бог этим сказал мне, что я наконец понял что-то о себе самом, и теперь мне нужно что-то понять о Нём, чтобы можно было вынести это давление. Я не становлюсь правым. Я остаюсь неправым как и прежде, и как и прежде без шанса преодолеть эту неправоту здесь и победить смерть отдельно взятой жизнью, сбросив с плеч столб атмосферы, давящий на неё. Но сознание своей неправоты помогает мне видеть эти спусковые крючки смерти и избегать их нажатия. Я никому не смогу подарить жизнь, но я хотя бы могу не поторопить смерть. А потом я приду к Богу, и Он расскажет мне, каким я всё это время был мудаком нерадивым учеником. И, смею надеяться, утешит: впереди целая вечность, трудностей в ней — преодолевай-не-хочу. Так что утри сопли, вспомни все уроки жизни и принимайся за работу. Или ты надеялся, что тут тебе будет персиковый сад и семьдесят гурий?

Здесь, на земле, нет смысла мне хвалиться, что я что-то понял в Библии (или в жизни) лучше соседа, нет смысла выпирать своей богоизбранностью и бояться осквернения, ведь в конечном итоге для червей и бактерий я имею ту же самую питательную ценность, что и те люди, правоту которых я оспариваю. Моя человеческая функция — гипербола, линия, на бесконечном удалении приближающаяся к прямой, но всё же безнадёжно кривая. И если я подумаю, что я ближе к Богу, чем мой сосед, то стоит поглядеть на эту гиперболу, чтобы понять, что разница этих близостей есть в любом случае величина бесконечно малая. И в силу её бесконечной малости, в неё не помещаются ни политические убеждения, ни религиозные воззрения, ни количество-качество имеющихся грехов.

Конечно я слаб и норовлю оправдать цитатой из Библии свои убеждения. Но я знаю цену этому оправданию: утешение моей собственной гордости. Даже если я во всём прав...